начало
Экзекуция (продолжение)
Во время экзекуции толпа вжимается в края помоста, люди плотно прижаты друг к другу, раздувая ноздри впитывают танцы боли, звуки, запахи экзекуции. Руки возбужденно шарят по соседям, забираясь в штаны и под платья, оттягивают яйца и срамные губы, забираются пальцами в попы и пёзды, мнут, тискают сиськи, выкручивают соски. Почувствовав чужие руки, бесстыже выпячивают попы, раздвигают ягодицы, расставляют пошире ноги, приподымают руки, давая доступ к соскам. Штаны оказываются на земле, платья задранными на шеи и никто уже себе не хозяин, тело каждого во власти толпы и каждый властен над любым телом в толпе - до кого только дотянется. Не уйти, не подвинуться, тела плотно сжаты, кому надо писать - прямо на ноги себе и соседям.
Экзекуторши живут прямо там, на помосте, покидая его только изредка, ненадолго и неохотно. Подставляют тела солнцу, дождю и снегу, спят голые, прижимаясь друг к дружке, если очень замерзнут - могут укрыться куском рогожи...
Там же они едят и пьют (благодарные зрители и счастливые, влюбленные в своих палачей свежевыдранные жертвы приносят тетенькам большие корзины с едой и кувшины местного вина), там же, сидя на корточках у края помоста и свесив над брусчаткой площади свои необъятные задницы, у всех на виду без всякого стеснения бурно и шумно писают и какают - под ноги вплотную обступившим помост людям - чуть отжав толпу от помоста выпяченной попой. В результате "вышедшим в народ" бесстыжим задницам вовсю достается народная любовь - множество звонких шлепков, их тискают, щиплют и восторженно целуют и кусают, если очень уж больно - тетки взвизгивают и громко пукают.
Вечером, до отвала наевшиеся за день болью чужих истерзанных задниц, тетеньки со сладкими стонами и повизгиванием подставляют розгам свои собственные необъятные молочно-белые с синими прожилками нежные прелести, ласково секут друг дружку, потом скидывают на ночь свои немудреные рубашечки и халатики, снимают с грудей кольца с гирьками и утюжками.
Укладываясь спать, копошатся дружным клубком, тискают и щиплют друг дружке свежевысеченные жирные дряблые задницы, свисающее на боках мясо, складки животов, мясистые кружевные синие губы, свисающие из густой шерсти подбрюшья, старательно вытягивают друг дружке сиськи, зацепившись пальцами за дырки от колец. Сжатыми изо всех сил пальцами пребольнейше надирают, выкручивая, почерневшие от такого счастья соски, обнимаются и целуются взасос, со смехом засовывают облизанные мокрые пальцы в подружечьи попы, впиваются губами и языком между раздвинутых ног и уже совсем ночью, окончательно умаявшись, в полном изнеможении валятся на помост и тут же, на досках, все вместе в обнимку и усыпают.
Дело к полночи, бабы-палачи на помосте громко храпят, посвистывают, хрюкают во сне, обнявшись, крепко держат друг дружку за шерстистые пёзды. На башне ратуши часы бьют полночь, скрипит низенькая, сколоченная из толстых досок дверца подвальчика и из-под ратуши вылезает Дворник, зевая и почесываясь, кряхтя разгибается во весь свой немалый рост, стоит на брусчатке в свете луны, как монумент, опираясь на большую метлу из длинных толстых прутьев на неровной сучковатой палке. На Дворнике штаны из грубой мешковины, обтрепанная фуфайка, замызганный брезентовый фартук, на голове мятый картуз.
Тетки проснулись, притихли, смотрят настороженно, глаза желтые, круглые, на всякий случай попы почесывают - чуют, чем для их толстых поп появление Дворника пахнет - не всё экзекуторшам чужие задницы драть, скоро, скоро они самой Сидоровой козе позавидуют! Дворник осматривает замусоренную, загаженную за день площадь, подходит к помосту, хрипло ворчит:
- Засрали тут всё, понимаешь, а мне подметай! А ну-ка, давайте сюда свои жирные жопы!
Последние слова громким низким рыком разносятся по площади, отражаются эхом от каменных стен спящих домов, голые бабы, как завороженные, медленно сползают с помоста, неловко перетекая через край настила колышащимися студенистыми тушами, ежатся босиком на камнях, встав вдоль помоста, ложатся расплывающимися пузами на доски, виновато выпячивая попы.
Дворник ладонью вбивает между досками валявшиеся под помостом короткие колышки, ухватив баб за сиськи, натягивает соски отверстиями от колец на колышки. Синеватые от лунного света тела оказываются растянуты на краю помоста, как лягушки, Луна, видя эту картину сверху, тихонько дрожит от смеха и в предвкушении тонкой струйкой пускает слюну на глядящие в ночное небо широкие бледные попы. Экзекуторши громко сопят в ожидании собственной экзекуции, их переполняет желание, попы, совсем недавно высеченные подружками, горят и просят ещё розог, втайне мечтая быть изнасилованными палкой дворницкой метлы.
Дворник вытягивает из метлы самый длинный и толстый прут, грозно, со свистом машет им в воздухе. В животах у баб урчит, огромные попы бугристо сжимаются в страхе сладкого предчувствия, одна из них неожиданно для себя даже легонько описалась.
- Вот я вас, засранки, всю шкуру спущу, жопы ваши бесстыжие!
И это не просто красивые слова, прут из какого-то особого, тяжелого и крепкого орешника сечет так, что сразу же вздуваются кровавые рубцы в палец толщиной, слезы хлещут брызгами, вопли гулким рёвом оглашают пустую площадь, отражаются эхом и разносятся дальше, по всему городку, из мохнатых пёзд вдруг невольно, сами собой с силой вырываются мутные струи, разбрызгивающиеся и пузырящиеся на камнях у помоста. Луна трясется от хохота.
Дворник сечет долго, не спеша, солидно прохаживаясь от одной наказываемой задницы к другой, хлопает ладонью по колышащимся ягодицам, пребольнейше щиплет, выкручивая толстыми грубыми пальцами мясо поротых задниц, с усмешкой засовывает пальцы в попы и пёзды и снова сечет, сечет горящие огнем попы ошалевших от боли женщин.
- А ведь всё равно завтра снова всё засрете, сколько вас не дери. Ладно, с утра продолжим, что сейчас вашим жопам не додал, то потом моей выдадите, а ну спать пока, сил набирайтесь!
С этими словами Дворник прекращает экзекуцию и начинает мести площадь, громко шаркая метлой.
Бабы, не забыв хором сказать "Спасибо, родненький!", дотягиваются до натянутых сосков, освобождают их, разминают пальцами сиськи, со стоном тискают свои напоротые ягодицы, кряхтя разгибаются и тяжело залазят обратно на помост, со слезами гладят, обнимают, целуют друг дружку, потихоньку начинают блаженно улыбаться и, почесывая попы, укладываются спать дальше.
Позднее хмурое холодное утро, дверь на балкон ратуши с треском распахивается, появляется Дворник, на этот раз он в блестящем железном панцире и железном шлеме с высоким позолоченным гребнем и задранными сзади и спереди полями. Бывший дворник трижды громко стучит об пол балкона древком алебарды, поднимает длинную трубу и трижды громко трубит. Затем уходит с балкона, захлопывает дверь.
Через некоторое время дверь снова распахивается, появляется всё тот же Дворник, теперь он уже Глашатый в старинном кружевном, расшитом разноцветными ленточками одеянии, на голове широкий приплюснутый малиновый бархатный берет с ярко-зеленым длинным пером. Громко, на весь город, Глашатый трижды объявляет, что начался очередной день и всем горожанам и гостям города надлежит немедленно явиться на центральную площадь перед ратушей, не забыв взять с собой свои задницы, и ожидать распоряжений Бургомистра.
Из окружающих площадь домов горохом высыпает народ, немедленно заполняя площадь, бодро приветствуют выставленными на утренний морозец заголенными поротыми-перепоротыми попами друг друга, палачей-экзекуторш на помосте и появившегося на балконе Бургомистра. Дамы при этом изящно закидывают юбки на головы, заголясь от башмаков до шеи, прогнув спину, выгнув попу и свесив болтающиеся сиськи, мужики просто выпячивают задницы, придерживая спущенные штаны, горожане и горожанки, пользуясь всеобщей заголенностью, с визгом дергают друг дружку за яйца и за сиськи, облизывая пальцы, засовывают их соседям в попы и пёзды.
- Ша! - говорит Бургомистр, одетый в роскошный, шитый золотом по черному и красному парадный мундир, с официальной лысиной на макушке, только что у всех на глазах побывавший по очереди дворником, трубачом и городским глашатым.
- Новый день начинается, с чем всех вас и поздравляю от лица всех городских властей и должностных лиц, любимые мои и обожаемые сограждане, а особенно ваши попы, жопы и задницы!
Далее Бургомистр кратко перечисляет порядок сегодняшних мероприятий - пытки и наказания, а также награды и поощрения, выдаваемые теми же предметами по тем же местам. Требует соблюдать порядок, взаимное уважение и очередность, далее заявляет, что должностные лица по высочайшему указу - вне очереди и уже через минуту выходит из ворот ратуши в направлении эшафота, на ходу расстегивая и спуская штаны. Народ почтительно расступается, кланяясь и показывая Бургомистру свои исключительно лояльные, верноподданнические, свежевысеченные, покрытые старыми и новыми выжженными клеймами задницы.