Деревня Малые розги

Недалеко от деревни Большие розги есть ещё одна деревушка, Малые розги. Сейчас там живёт лишь пара древних старичков, да три такие же древние старухи. Они ещё якобы старого барина помнят, хозяина соседней усадьбы - врут, конечно, не по двести же им лет. Да они ж ещё и понаехавшие все, из городишки соседнего, даром что давно тут живут. А коренных-то жителей, деревенских, в Малых розгах и вовсе не осталось. Зато дедки эти с бабками хоть и старые-древние, да только бодры и веселы, ни хворать, ни помирать не собираются, а живут себе дружно, подлатав пару покосившихся избушек. Ходит старичьё круглый год, и зимой, и летом, голышом и босиком - ну, то есть абсолютно голышом - говорят, планида у них такая.

Дедки - препотешная пара, один тощий-длинный, второй низенький, кряжистый, с выпяченным пузом и мясистой попой. Аккурат, как два клоуна на какой-нибудь дурацкой картинке, а вот поди ж ты... Старые коллеги-приятели, когда-то давным-давно вместе работавшие в жутко секретном экспериментальном не то НИИ, не то КБ в соседнем закрытом городке. Чёрт-те что у них там творились, БТРы сами собой по небу летали, вертолёты по дну морскому бегали - не иначе, как без нечистой силы не обошлось. Говорят, ещё, что смешные порядки в этой конторе были. Всякий раз, как суббота - так субботник объявляется. Неофициально, разумеется, и как все субботники - совершенно добровольный, но зато строго обязательный. Только на этих субботниках не брёвна таскали или двор мели, а всем сотрудникам, от самого генерального до последней уборщицы, секли попы голые розгами - для профилактики, значится. Потому, видать, работа там так славно ладилась. Да и нечистая сила поглазеть очень любит, как задницы секут - а тут вообще вся шарага целиком голопопая лежит под розгами. Уж за такой-то шикарный спектакль добрым людям и в работе помочь не грех.

Особливо хорошо баба Клава-вахтёрша задницы драла, крепко и с душой, уж как народ её любил - в очередь к ней, родимой, становились, под розги лечь. А вот ежели кто проштрафится - ну, там план недостаточно перевыполнил, али какая другая недоработочка - тут уже разговор был особый. Провинившиеся жопы пороли уже не розгами, а шомполами - упругими, звонкими, из лучшей пружинной стали. За долгие годы каждая задница этих самых шомполов не раз и не два как следует накушалась, у всей конторы шрамы на ягодицах на всю жизнь осталися. Вот и у дедков наших тоже попы исполосованы полностью, рубцы багровые, выпуклые. Да сколько бы их не пороли, не секли - всё одно ещё хочется, аж попы чешутся.

А бабки все в деревне - ух, хороши, просто на заглядение! Кстати, самая статная да толстая из них - та самая баба Клава, бывшая вахтёрша. Впрочем, бывают ли вахтёрши бывшими... Сиси у всех белые, мешками свисают, оттянулись тяжко - аж ниже пупа, куда там любому вымени. Кто толк знает, тот поймёт. Телеса рыхлые, дряблые, брюхо и бока нависают складками. Бёдра широченные, вы, чай, таких и во сне не видали, попы огромные, студнем колышатся. Настоящие бабы бабистые - совсем как древние богини, да только куда как лучше. Самой Венере Виллендорфской до них, например, как до Луны раком. Такие куда хошь сгодятся - хоть вожжами пороть, хоть розгами сечь, их и черти в аду будут драть с радостью, вон уже заранее облизываются. А бабоньки и рады хоть кому подставить задницы.

И дедки, и бабки старые, да шустрые - на попы драные да на срам бесстыжий зырятся, вовсю друг дружку лапают, а чуть кто зазевается - ещё и в попу палец засунут. Вот умора!
Каждый день секут старые друг дружку крапивой и розгами. Посреди деревни крепкая такая лавка приземистая стоит, на которой и в дождь, и в снег, и на солнышке всегда кто-то попой кверху лежит. Вот и прямо сейчас белеют там телеса роскошные. С двух сторон узенькой скамейки свисают до земли сиськи, выпяченная огромная попища глядит в небеса - совсем недавно над ней ещё смеялось солнышко, а теперь уже ухмыляется луна. Друзья с подругами, стоя с двух сторон от лавки, старательно эту попу секут - с уханьем, эханьем и хеканьем на выдохе, шутками и прибаутками. Старая задница то ёжится и сжимается от страха, а то трясётся и дёргается из стороны в сторону - секут больно, очень больно. Прутья с чавканьем впиваются в студенистую попу, вздуваются рубцы. Спуска здесь не дают никому, всех дерут на лавке по очереди. Розги вспарывают мясо голых ягодиц, попу время от времени посыпают крупной солью и снова, снова секут.

С удовольствием вспоминают деды с бабками старую легенду про сторожа из соседней усадьбы. Ходит туда народ из окрестных деревень за яблоками и сливами, и хотя давно уже сад с усадьбой бесхозные, а всё одно это воровство получается. Так сторожу и говорят - мол, доброго здоровьичка, дедушка, а мы тут грешным делом яблочки воровать пришли. Сторож старый совсем, ещё при барине сад сторожил, да так и остался в избушке на краю сада жить. Весь день на лежанке дрыхнет, говорит - как наберёте корзины, разбудите. За воровство наказание положено - подойдя с полными корзинами к избушке, воришки ставят добычу на землю, спускают долой штаны или задирают на головы юбки и низко нагибаются, обернувшись к избушке задом. Сторож, кряхтя, выходит на крыльцо, старая ободранная его двухстволка крепко заряжена крупной солью. Дед палит в упор из двух стволов, накрывая выпяченные ягодицы и хохочет, слыша вопль хозяина или хозяйки наказанной задницы - Ааа! Ааааа! Ай, спасибо, дедушка!!! Любят старика деревенские, носят ему гостинцы и с удовольствием подставляют голые задницы. Просто так в сад заберёшся - всыпет дед горячих хворостиною. Даром, что старый, а так отжарит задницу, что аж визг на всю округу. А коли ещё и фруктов каких наберёшь - тут уже разговор особый, как солью жахнет - мало не покажется! Но зато, как попа сполна за всё расплатится, можно смело корзины брать и домой чапать враскорячку. А дома добрые соседушки уже розги заготовили, придётся попе и дальше терпеть. Ещё и корзины с добычей отнимут - не из жадности, а чтобы попе от обиды больнее было, что зазря пострадала, глупая. И правильно, попа должна быть наказана. Мало того, что попу всю жизнь секут, так ещё и в аду припекут ей ягодички голенькие на сковородочке. Ой, мамочки, жутко-то как!

Но вернёмся к нашей деревне. Любят деды с бабками обсудить, как их будут драть черти, как им будут в аду попы голые поджаривать. То, что их попы в ад попадут, никто и не сомневается. А то как же, попу всю жизнь секли - значит виноватая, а раз виноватая - значит будет на сковородочке наказана. А коли им всё равно уже сковородки не миновать, то и посудачить не грех вечерком, как в аду припечёт попы грешные. Интересно же - чем там черти топят жаровенку, угольком али дровишками, хворостом растапливают или просто плеснут керосинчика, да что за маслице у них на сковородочке... Да чем грешников секут, прутьями каких-таких растениев, да как с попы кожу сдирают, когтями али крючьями, да пытают ли там попу перед экзекуцией, рвут ли ягодички щипцами раскалёнными... Размечтаются на сон грядущий, какие штуки интересные будут с ними вытворять черти в преисподней, так себе всё и представляют на собственных задницах. Попы голые выпятят, вертят ими перед носом друг у дружки, глаза горят, дышат тяжко и всё лыбятся, лыбятся с умилением. У всех попы клеймёные, на каждой ягодице по круглой печати выжжено - это как бы изображена сковородочка. Потому как есть такое поверие, что клеймёной заднице сковородки не миновать. Это как печать под приговором, подлежит исполнению в обязательном порядке. Так-то оно вернее, а то вдруг какая промашка получится и попа на том свете без наказания останется? Бррр, даже страшно такое подумать!